— Сколько раз вы говорили это в исповедальне, — глаза старого Адама зажглись уважением и любовью. — Что толку в этих господских титулах, а? Вы всегда были для меня отцом Уиддекомбом.

— Адам! — поперхнулась баронесса, но аббат лишь рассмеялся, похлопал старика по плечу и обернулся к молодой леди, плывшей к ним с шелестом юбок. Он выпрямился, расправил плечи, заулыбался, глаза открылись пошире.

— Леди Мэйроуз, сколь прелестно вы выглядите!

— Благодарю вас, милорд, — прощебетала леди с реверансом и тенью разочарования в глазах. Ей было уже далеко за двадцать, что несколько превосходило возраст, приличный незамужней леди с хорошим приданым. С виду этому не было никаких объяснений — приятное лицо, хорошая фигура, волосы, как блестящий золотой водопад. Шагая рядом с аббатом к столу у большого окна в эркере, она искоса поглядывала на гостя. Она уселась по левую руку от своей бабушки, бросая на него взгляды, возможно, частично объяснявшие ее незамужнее положение.

Аббат радостно посмотрел на девушку.

— Как вспомню, каким вы были крикливым младенцем, когда впервые появились на свет! В те дни я был еще простым капелланом.

Леди Мэйроуз выдавила серебряный смешок, а бабушка быстро парировала:

— В те дни, святой отец, вы и сами были почти младенцем.

— Верно, верно, — жизнерадостно заулыбался аббат. — Неоперившимся юнцом, надутым от важности, только что рукоположенным в сан. Удивляюсь, как вы могли принимать меня всерьез, леди.

— Ах, но уже тогда, в юности, вы были для меня неисчерпаемым кладезем силы, — в глазах баронессы блеснули слезы. — По правде говоря, после того, как мой добрый лорд покинул нас, я вряд ли смогла бы возвратиться к жизни, не приди вы из стен монастыря сюда, с утешением и поддержкой.

— Я был рад и всегда буду рад помочь, — уверил хозяйку аббат, взяв ее руки в свои. — И то немногое, что могу, я делаю в знак той доброты и терпения, которые вы проявляли ко мне в первые годы моего служения Господу. Нет, я не доверю этот дом никому из моих монахов.

— И мы рады этому, — тихо прозвучал хрипловатый голос леди Мэйроуз. — Ни один священник не читает мессу так прочувствованно, как вы, милорд.

Это было ошибкой, ибо напомнило аббату об его духовных обязанностях. Он отдернул руки, коснулся распятия, висевшего на груди, и налепил на губы искусственную улыбку.

— Благодарю тебя, дитя мое, но не забывай, что жертва Господа нашего всегда свежа и исполнена жизни, вне зависимости от того, чьи руки держат Тело Господне.

Получившая щелчок леди склонила голову, но глаз с аббата не спускала.

Покраснев, тот повернулся к баронессе.

— Я хотел бы поговорить с вами, благородная леди, и известить вас о своих намерениях лично, ибо не хочу, чтобы вы неправильно расценили мою цель по обрывкам, услышанным из чужих уст.

— Да, мы кое-что слышали. Слухи несутся быстрее, чем ноги смертного, — старушечьи губы задрожали, потом она выпрямилась, высоко подняв подбородок. — Я не знаю, почему вы объявили нашу Церковь отделившейся от славной Римской Церкви, но нимало не сомневаюсь, что у вас была на то серьезная причина.

— Да благословит вас Бог за веру в меня! И будьте уверены, таких причин множество, — взгляд аббата неодолимо сползал в сторону леди Мэйроуз. — Рим далеко от нас, как во времени, так и в пространстве. Пять сотен лет они не обращали на нас внимания, и легко понять, что они позабыли нас вообще. Как они могут знать, чем мы живем, против каких сил нам приходится бороться?

— Но наверняка добро останется добром, а зло — злом, и неважно, где, — пробормотала баронесса.

— У Сатаны множество личин, и откуда же Риму знать, какую он носит здесь? — леди Мэйроуз взяла бабушку за руку, но ее горящие глаза не отрывались от аббата. — Продолжайте же, о святой отец, мы с рвением внимаем вам.

По меркам королевских выездов компания собралась маленькая — всего лишь шесть детей, две няньки, восемь слуг и дюжина солдат. Конечно, это немного обременительно, но даже принцам время от времени нужны товарищи по играм; на худой конец, сойдет и брат, хотя это и не совсем то. Поэтому четверо Гэллоугласов отправились поиграть с принцем Аленом и его младшим братом Диармидом. Мамаши с некоторым трепетом позволили им выйти за стены замка — Катарина не любила рисковать.

Грегори и Диармид оторвались от шахмат, когда Ален грохнулся наземь рядом с ними, проехавшись по траве (одна из нянек прикусила губу при мысли о пятнах зелени). Джеффри, Магнус и Корделия попадали рядом, красные и запыхавшиеся, с горящими от веселья глазами.

— Осторожно! — Грегори вытянул руку, прикрывая доску — и не только символически: повернутая вперед ладонь указывала, куда направлено силовое поле.

— Ой, да ладно! — ехидно пропел Джеффри. — Плохим бы я был стрелком, если бы не мог промазать мимо твоей доски!

— Это верно, ты даже по мишени всегда промахиваешься, — кивнул Ален. — Зато когда попадешь, впадаешь в печаль.

Джефф замахнулся на него, но Ален со смехом увернулся от кулака.

— Довольно! Ты только что подтвердил его слова! — Магнус перехватил руку Джеффа. — В следующий раз целься, не торопясь, — и если промахнешься, я отправлю тебя к сестрице в науку.

И старший подмигнул Корделии:

— Что скажешь, Делия? Не согла… — он резко осекся, заметив остекленевшие глаза сестры и отсутствующий вид. — Что такое?

— Обрывок мысли, — отстраненно ответила она.

Грегори и Джеффри встревожено вскинули головы; их глаза уставились в пустоту, когда они сосредоточились на невидимом мире мыслей, кружащих вокруг.

Вот она — настолько слабая и мимолетная, что могла бы быть всего лишь дыханием земли или отблеском вполне невинной мысли.

— Пропала, — выдохнула Корделия.

Джефф крепко зажмурился, покачал головой, потом наморщил лоб и открыл глаза.

— Это слушатель мыслей, который не хотел, чтобы его заметили.

— Наверное, — согласился Магнус. — Он слушал, как дозорный на страже.

— Но зачем? — прошептал Грегори.

— Мы не знаем, — Магнус поднялся.

— И вряд ли догадаемся, — Грегори встал вместе с ним.

— Но не можем же мы оставить это просто так! — вскричал Джефф, вскакивая на ноги.

— И не оставим. Прошу прощения, Ваше Высочество, но мы должны покинуть вас, — Магнус с поклоном повернулся к принцам.

— Вы доставите эту новость своим родителям? — Алена словно окутал ореол власти.

— Именно так, как вы сказали.

— Ближе всего — к маме, — заметила Корделия.

* * *

Род получил критическую дозу помпезности. Неимоверная, напыщенная серьезность аббата и не менее серьезная реакция Туана истощили его способность к сочувствию, и он погрузился в здоровое состояние отстраненного удивления. Он обнаружил, что дошел до ручки, когда Катарина показалась ему единственным действующим лицом, которое не переигрывало.